Обращение к извращенцам

[Alfer86]

Позвольте представиться — серая мышь. Да-да, совершенно обычная девушка, не очень страшная, но и вовсе не гламурная красотка. То есть такая, на которую вы, мужики, обычно не обращаете особого внимания. Только если по пьяни — мол, вот кто мне сейчас «даст», её же по-любому никто не трахает, она соскучилась по настоящему мужику... Да, именно по настоящему мужчине я и соскучилась, дорогие мои. По тому, кто не будет оценивать меня по объёму груди и упругости задницы и по тому, насколько качественно я умею сосать. Именно такого мужчину я жду. Мне 24, зовут Полина. Грудь у меня действительно небольшая, кое-как дотягиваю до однёрочки, попка вполне себе ничего, я не толстая, у меня красивые тёмно-рыжие волосы. Но я никогда не была популярна у озабоченных самцов. Возможно, дело ещё и в воспитании — слишком интеллигентно меня готовили к общению с миром. В результате куча комплексов и невыносимая стеснительность.
Не подумайте, я не имею ничего против секса. И вовсе не «целка» - было, было... Но я твёрдо убеждена, что секс — это выражение настоящих чувств, высшая степень близости с человеком. Поэтому я никогда не «перепихнусь» на одну ночь и уж тем более не стану выполнять «фантазии» какого-то озабоченного бабуина. О «фантазиях» я и хочу написать.
Почему-то среди мужского населения множество извращенцев. Ох, сколько всякой ерунды о тайных желаниях таких «дяденек» я начиталась ещё в подростковом возрасте, когда впервые залезла в интернет! Некоторые любят полизать своей даме пяточки, другие вообще хотят, чтоюы женщина была «сверху» и трахала страпоном любимого мачо в задницу, третьи хотят, чтобы девушка, страшно сказать, поссала на них сверху или в рот. Вот эта тема меня больше всего и напрягает.
Вот скажите, граждане извращенцы, что хорошего в моче? Вы что, сами в туалет никогда не ходите? Почему такое сугубо интимное дело, как справление нужды девушкой, вызывает у вас такую дикую бурю эмоций? Самые страшные и долбанутые на всю голову среди вас — это те, кто любит наблюдать за мучениями девушки, которая сильно-сильно хочет «пи-пи», но стесняется сходить. Представьте себе: рыдающая девчонка дёргается, пытаясь не нагадить в трусики, а потом стоит в расплывающейся горячей лужице, ручьи текут по дрожащим ногам, темнеют брючки (а иногда и похуже — ещё и сзади отвисают с неприятным звуком и запахом), а рядом стоит возбуждённый парень и дёргает себя за хер. Представили? Нравится? Вот вы-то задолбали больше всего. К сожалению, таких в моей жизни встречалось немало.
Понимаете, из-за всех моих «стесняшек» я никогда не сяду с голой задницей на улице, даже если очень сильно припрёт. Бывают, я знаю, такие девицы, которые могут ссать посреди дороги, при этом беседуя со своим парнем и прихлёбывая пиво. А я вот такая — не могу даже сказать вслух слово «туалет». Предпочитаю делать свои личные дела дома и всегда стараюсь «донести». Не всегда, к сожалению, получается. И когда я иду по улице, вдыхая воздух сквозь зубы, полуприседая и держась рукой за живот, находятся любители полюбоваться на это милое зрелище.
***
Впервые я столкнулась с таким где-то лет в семь-восемь. Гуляла во дворе с подругами и мальчиками, потом одна из нас, Иринка, сказала, что очень хочет в туалет и направилась к своему подъезду. Но самый наглый из наших парней с дружками пристал к ней, чтобы она сходила в туалет за гаражи с ними и показала письку. Мы дружно возмутились и попытались «отбить» Иру у пацанов. Но они встали к двери подъезда и не пускали Иру домой. Вокруг, как назло, не было взрослых, которые могли бы помочь. Бедная Иринка приседала, всхлипывала, теребя руками края своей джинсовой юбочки. И произошло то, что неизбежно происходит: Ира замерла, горько расплакалась, а из-под подола на асфальт хлынула струя. Она попыталась зажать себя рукой под юбкой, но, разумеется, это не удалось. И Иринка, не переставая рыдать и писаться, медленно опустилась на корточки, показав малолетним подонкам свои беленькие плавочки, с которых лило рекой. В этот момент я посмотрела в глаза тому пацану, который с гнусной улыбочкой наблюдал эту позорную картину, и сама испугалась: они так жутко блестели — он был как маньяк, расправляющийся со своей жертвой, наслаждающийся её мучениями.
Мы с девчонками, конечно, попытались успокоить рыдающую Иринку и проводили её до квартиры. Потом мы узнали, что Иринкин папа надавал подонку подзатыльников. А Ира ещё долго боялась выходить на улицу. И, как потом выяснилось, когда мы пообщались уже взрослыми, на всю жизнь получила моральную травму, боясь уходить в туалет при людях, всегда терпела до дома и частенько, как и я, приходила домой заплаканная и в обмоченной или обкаканной одежде. Даже стала носить только чёрное, чтобы не было заметно расплывшихся позорных пятен между бёдер. Надо ли говорить, что молодого человека у неё до сих пор нет?
***
Второй случай, пострашнее, произошёл со мной, когда мне было 12 лет. Я была в гостях у бабушки в селе, откуда до моего города нужно было добираться два часа на автобусе. Перед отъездом бабуля влила в меня пару кружек чая и накормила пирожками. Да и на остановке я, не подумав, купила бутылочку воды — было очень жарко. Одежда на мне была соответствующая летней погоде: белая маечка без лифчика (не было ещё ничего, что нужно одевать в лифчик) и коротенькие облегающие худенькую попу светлые джинсовые шортики.
Вполне логично, что уже на выезде меня прижало пописать. Ощущение было не критическим, но я вспотела от мысли, что не выдержу и начну писать в шортики прямо на сиденье в автобусе, при куче зрителей. Попросить водителя остановить я даже и подумать не могла — все же помнят про мою застенчивость? Желание присесть на унитаз и расслабиться, между тем, росло с каждой минутой. Я вспотела от ужаса и начала ёрзать по сиденью. О том, чтобы сжать «причинное место» рукой при всех не было и речи. Я заметила, что парень чуть постарше меня, сидящий напротив в соседнем ряду, с интересом на меня посматривает. Я даже подумала, дура, что такая симпатичная, и он хочет познакомиться. Мальчик был ничего такой, с ним я бы и сама была не против завязать знакомство. Романтичные мысли слегка отвлекали от неромантичного давления мочи во мне. К тому же слегка закрутило животик — и вот тут-то я и впала в абсолютное отчаяние. Я уже вполне допускала ужасную мысль, что придётся хоть немного пустить в трусики, чтобы было легче терпеть до дома, что на шортиках растечётся пятнышко, которое придётся как-то прикрывать от прохожих. Но перспектива описаться и обкакаться мне совершенно не нравилась. В горячей струе, впитывающейся в штаны, меньше позора, чем в густом комке, растущем сзади в трусах... Бррр... В таких кошмарных мыслях я доехала до своей остановки. Тот парнишка, который всю дорогу пялился на меня, вышел вместе со мной.
Вставая с сиденья я всё-таки не сдержалась и пустила тёплую струйку себе в трусы. Она тут же впиталась в полоску ткани между ног, и я молилась, чтобы не потемнели шортики. Выйдя из автобуса, я очень неуверенной походкой, но шустрой скоростью направилась в сторону дома. Путь, как назло, был не очень близкий и не самый комфортный для желающих незаметно облегчиться — редкие прохожие и совсем прозрачные маленькие кустики. Да ещё и пацан этот плёлся за мной и явно не мог подойти поближе и начать разговор, стесняшка. Так я и шла домой, почти в истерике, приседая и сводя бёдра. 
Дальнейшее опять же предсказуемо. Внезапно меня так припёрло, что я остановилась, сжала ноги, обеими руками схватилась за перед шортиков и тихонько заплакала — в промежности стало очень горячо и сыро, обжигающая жидкость закапала из коротких штанин, а потом вполне уверенно начала прокладывать себе извилистые дорожки по моим ногам — к коленкам, к кроссовкам, первые капли упали в пыль тротуара... Горячая влага расползалась спереди по лобку, сзади по попе... В отчаянии я дождалась, пока закончится первая мощная струя и дёрнулась к чахлым кустикам, сжимая бёдра и попу и на ходу расстёгивая описанные шортики и спуская их вместе с жёлтыми детскими плавочками, на которых красовалось впечатляющее сырое пятно. В любом случае, я думала, что если я тихонько пописаю в кустах, то сумею донести до дома кое-что посерьёзнее — какать на улице я бы ни стала ни за что. Но ОНО тоже подпирало. Вдруг, когда я уже в «полуприседе» пустила струйку в траву, светя голой подростковой попкой, я заметила сквозь слёзы, что рядом стоит тот парень! Он стоял и завороженно пялился на мою задницу, на бьющую из меня струю, на промокшие трусы и шорты. Вот тут меня и накрыла самая настоящая истерика. Я громко разрыдалась и резкими движениями натянула сначала плавки, а затем и шортики и побежала от него куда глаза глядят. Я бежала, плакала, но остановить свой процесс не смогла — прямо на ходу мочилась через одежду, горячее лилось по ножкам и брызгало на асфальт. От стыда и отчаяния я совсем потеряла контроль над телом: что-то мягкое с силой начало выдавливаться из моей попы, собираясь комочком в промокшей ткани трусиков. Я держала шорты сзади рукой, чувствуя, как содержимое моего нижнего белья под сырой джинсовой тканью расползается и становится всё больше и больше. Со стороны это выглядело наверняка очень необычно: маленькая худенькая девчонка с характерным пятном на шортах бежала по дороге, держась за задницу и издавая пукающие звуки, а за ней ровной цепочкой на асфальте оставались капельки.
Всю дорогу до дома на меня пялились прохожие, некоторые смеялись. Всех очень радовало, что такая большая девочка не добежала до туалетика. Чувство описанной одежды между ног было невыносимо, но чуточку приятно. А сзади мои любимые шортики отвисали бугорком и жутко воняли. Слава богу, мама, увидев дочь в таком состоянии, ругать не стала, а помогла в ванной стащить обделанную одежду и вывалить в унитаз огромный комок коричневой гадости, размазанный по трусикам. Я приняла душ и сразу пошла в свою комнату, обняла любимого медвежонка и плакала, плакала...
***
В 14 лет я возвращалась из школы домой. Была осень, шёл лёгкий дождик. Я была в розовой курточке, джинсовой юбочке до середины бедра и капронках. У нас было шесть уроков и я как обычно спешила домой, потому что все эти шесть уроков держала в себе все позывы — писать в школьных туалетах, где куча девчонок смотрят на тебя, пока ты тужишься, было невыносимо. К тому же, я хотела ещё и по-большому, причём сильно. Для «аварии» не было никаких оснований — дом был уже рядом. Я немножко срезала путь через дорогу — машин не было. Но вдруг...
«Девушка, подойдите-ка к нам». Блин, машина ГАИ. Не заметила. «Вы почему нарушаете? Ай-яй-яй... Ну что, давайте-ка протокольчик составим, родителям покажем». Да-да, этот мерзавец присаживается в машину, спрашивает, как зовут, сколько лет. Причём не записывает, так, просто пугает. Но мне и так уже страшно — поджимает. Я решаюсь на отчаянный шаг. «Отпустите меня, пожалуйста, я в туалет очень сильно хочу!». Надеюсь на сострадание в глазах этого блюстителя закона. Но там — опять этот блеск маньяка, издевающегося над жертвой, как в тот раз, во дворе! Ему нравится, что девчонка переминается с ноги на ногу и вот-вот разревётся! «Ну пожалуйста, вы же видите, что я уже не могу! Я же прямо в колготки это сделаю!». А ему, похоже, того и надо! Гад! Любуется на мои сведённые в нетерпении ноги, ждёт, когда по ним зажурчит. Возбуждается, скотина... «Пока протокол не составим, никуда не пойдёшь. Терпи, большая уже». Ещё и издевается... Ну ладно. Любуйся.
Расслабляю все свои замочки ниже животика. Горячая влага расползается по ткани трусиков, тепло уже и на попке, струйка всё увеличивается, слышно то самое «пссссс», которое так заводит этих извращенцев. А вот и струи по чуть разведённым ногам. Текут извилисто, оставляют следы на телесном капроне. Сквозь набежавшие слёзы вижу, как округлились глаза у садиста, как ему нравится, что девка-школьница писается перед ним. Да я не только писаюсь, скотина. Ты-то небось мечтаешь, как бы сейчас затащить меня в свою машину, стянуть тёплые сырые трусики с колготками и надругаться над девочкой. Запах описанных трусов тебе нравится, наверно? Обломись — то, как сейчас пахнет у меня под юбкой, тебе точно не понравится. Тёплая густая бяка потрескивает, делая мои любимые салатовые трусики с нарисованным медвежонком грязными, сзади уже бугорочек отвис,только капронки его сдерживают. Мстительно — буквально на секудочку, чтобы он успел заметить — подтягиваю юбку в талии и поворачиваюсь попой к нему. Что, не это ты хотел увидеть? Не дождавшись реакции, убегаю. 
Соседка, увидев зарёванную Полину, бегущую к подъезду с заметными потёками на колготках, ничего не спрашивает. Спасибо ей. Дома кое-как стягиваю изгаженное бельё, присаживаюсь, доделываю свои дела. Потом отмываюсь, стираю вручную любимые плавочки и опять — плачу, плачу... Сволочь...
***
15 лет. Я влюблена. Лёшка-одноклассник — моя первая любовь, такая, как все девчонки мечтают. Красавчик такой, футболист, учится отлично — как он вообще меня заметил, такую серую? Говорит, что любит. И называет так - «Полюшка моя любимая»... Я от этого просто таю. Нет, у нас пока «этого» не было. Он хочет, обнимает меня, целует, то попу погладит, то грудки мои маленькие поласкает. У меня «там» всё сыро, но я пока не могу, боюсь... Он не настаивает, всё понимает. Мой хороший... Люблю его.
Зима, холодно. Долго гуляем. И каждый вечер так: стоим у моего дома, обнявшись, он меня целует и шепчет на ушко такие слова... Какая я счастливая! У нас обязательно всё будет — и дом, и дети, и собака. И поженимся мы с ним после школы. Я это точно знаю. И скоро, когда родители к бабушке уедут, я его приглашу в гости, мы посмотрим какое-нибудь кино, а потом я позволю ему стянуть с меня маечку и джинсики, он увидит, какое красивое бельё я надела для нашего «первого раза», и я отдамся ему, такому сильному, такому любимому...
А пока мы просто гуляем. И я робко прошу проводить меня домой. Уже поздно, я замёрзла. И писать хочу... Но этого я ему не говорю, конечно. А хочется уже сильно. Были в кафе, пили кофе...
Так хочется подольше постоять с ним у дверей, обнявшись. Не хочу никуда уходить. Но надо — не могу больше, рвётся наружу позорная жидкость. Стоять уже не могу, дёргаюсь, с ноги на ногу переминаюсь. Животик больно. Можно было бы сбегать домой, пописать, а потом вернуться к нему. Но как сказать? Не нужно ему знать, что я, такая принцесса, иногда в туалет хочу. А если сейчас не уйду, то страшное дело случится... Вот и стою, прячу покрасневшее лицо у него на груди, в куртке.
Блин, всё, совсем плохо Полинке. Моё пальтишко только чуть-чуть ниже талии, брючки почти не прикрывает. Но они чёрные, а под ними толстые тёплые колготки. Может, совершить «мокрое дело» тихонько? Колготочки впитают, а он и не заметит ничего... Ужас.
«Ну, пока». Обнимает меня сильнее, прижимает к себе, целует. Ах, как целует. А у меня уже кое-что началось. Ну, не могу я сдерживаться, когда меня так нежно целуют. «Полюшка, я так люблю тебя, маленькая моя...». А Полюшка обессилела совсем, только по чуть-чуть в трусики «псссс», «псссс», «псссс». Сильнее пошло... Нет, нельзя! Его руки опускаются вниз, гладят попу, ниже... А там...
«Полина! Там мокро! Ты что?...»
У меня — как всегда — слёзы. Что делать? Он же сейчас уйдёт... Что сказать? Может, месячные?.. Это не так стыдно, как... 
«Поля, ты описалась, что ли?»
«Да...» Глаза на него не поднимаю, ужас как стыдно. Что делать?...
«Супер... Всегда мечтал об этом. А ты сильно хочешь? Давай ты полностью в штаны пописяешь? Чтобы через трусики по штанишкам текло, меня это так заводит!..» И пытается своей рукой мне между ножек залезть, мокрую ткань брючек пощупать.
Не могу в это поверить. Он — такой же, как и те?.. Да. Вот и глаза заблестели. Правда надеется, что я сейчас ему в руку начну сикать.
«А давай ты в школе как-нибудь незаметно описаешься, в трусики и колготочки?.. Я очень хочу тебя... А давай, когда мы вместе, одни, ты вообще в туалет ходить не будешь, только в трусики?...»
Нет, Лёша. Пощёчина. Этот гад явно не понял, за что. Я плачу. Писк домофона. Он дёргает закрытую дверь, пытается что-то кричать. Но я уже в подъезде. Сижу под лестницей на корточках и рыдаю, закрыв лицо руками. Меня просто трясёт от слёз. Ногам горячо, под штанишками шипят струйки, на полу подо мной лужа.
***
Нет, он никому ничего не рассказал. В школе мне ещё долго приходилось прятать глаза от его настойчивого взгляда. Он всё хотел поговорить, извинялся, умолял вернуться к нему. Я всё ещё его любила, но не могла... Не могла я больше уважать этого жалкого извращенца. Да и он — разве можно мучить любимую девушку? Какая любовь может быть, если твоя любимая в слезах топчется возле туалета, умоляет впустить, а ты любуешься её слезами, её отчаянием? Он явно хотел именно такого. Нет. Никогда.
Девчонкам я не сказала, из-за чего мы расстались, хотя они, конечно, проявляли бурное любопытство. Только Алёнке шепнула на ушко. Она поняла. Она знает.
***
Она знает. Недавно познакомилась с мальчиком хорошим. Ага, хороший. Из приличной обеспеченной семьи. Цветами завалил, даже романтический ужин ей дома устроил. Мы, девчонки, все ей завидовали. Она хоть и не такая зажатая, как я, но всё равно с ним сразу в койку не легла. Хотя он и не против был. Алёнка у нас красавица — и грудь уже весьма ощутимая, и попка такая, что ах, и личико ангельское. Да и одевается так, что... Всё равно не так сразу, она ж не шалава какая-нибудь.
Гуляли они как-то после школы, а потом он и заявил: «А пойдём ко мне?» Алёнка все его намёки на интим уже давно раскусила, так бы и не пошла — родители у него на работе, квартира пустая, ясно, что не телевизор смотреть зовёт. Но гуляли долго, холодно Алёнке, она в шубке, а под ней всего лишь платьишко розовое до бедра и капронки с сапогами. Конечно, замёрзла. Да и писать хочется. «Ну, пойдём» И улыбнулась так, и глазками кокетливо стрельнула. Парень аж приободрился. «Только скорее пойдём, а то я обописяюсь, сильно-сильно хочется». И присела слегка, как маленькая, и ладошками так сделала, будто и вправду сейчас в платьице насикает. Вот и пошли.
Пока добрались, Алёнке уже совсем невтерпёж. Она и приседает, и вслух постоянно говорит, что сейчас описается — совсем ничего не стесняется красавица. А парень всё смеётся над ней. «Обописяшься — я тебя в душ свожу, помоемся вместе».
В квартиру вошли — Алёнка давай скорее сапоги сдёргивать и шубку свою расстёгивать, пританцовывая, правда уже невмоготу. Понимает, что под себя не написяет, всё-таки взрослая девушка уже, но поторопиться стоит.
«Ну, где туалет? Скорее, скорее, не могу уже» - и улыбается. И он тоже улыбается: «А зачем тебе, зайка, в туалет? Боишься трусики намочить?» - «Да, блин, боюсь, пусти меня уже!» А он не пускает — схватил её и к себе прижал. «Пусти, я серьёзно!» - Алёнка уже беситься начала — что за игры такие, в самом деле? Девушке в туалет надо! «Неа, не пущу! Давай, ссы себе в трусы, а я посмотрю». «Да пошёл ты!» - и по лицу его. Он к стене её прижал и на живот давит: «Ссы, я сказал». Алёнка в ужасе. Из глаз потекло, тушь размазалась. Завсхлипывала, как первоклассница. А на ламинат под ногами уже «кап-кап»... И поток сильный, все колготки залила, хлещет по ногам. Заревела громко, сползла по стеночке и села в собственную лужу. А он любуется, скотина, присел рядом и пальцем шовчик на капронках пальцем ковыряет, а оттуда течёт. А она рыдает...
Так и убежала от него кое-как: зарёванная, с потёкшей тушью, в сырых насквозь трусах и колготках и платье промокшем, хорошо, что шубка слегка прикрыла. Простыла ещё...
***
Экзамены — это что-то с чем-то. Дикий стресс, родители психуют, скандалят, учителя тоже за свою ответственность истерики закатывают. Скорее бы всё закончилось.
Да, мне уже 17. Сидим на экзамене по алгебре. Пытаемся решать. Если вам интересно, граждане извращенцы, в туалетик перед экзаменом все сходили, побрызгали. Даже я, не хватало мне ещё во время экзамена заёрзать. Девочки все красивые, в белых блузочках. Сквозь блузки бюстгальтеры просвечивают. «Жюри» педагогическое за всем внимательно следит. Учитель, старый лысеющий козёл лет 45-ти, как раз на девчонок и на лифчики пялится. Думаешь, мы не видим? Час уже сидим, пишем, а ты всё на нас пялишься.
Вот уже кто-то к учительскому столу бредёт. Это Алинка, маленькая, худенькая, как пятиклассница. Но красивая, глазки большие такие, как у анимешных няшек. Склонилась к столу и шепчет что-то этому старому козлу. «Нет, в туалет только через полчаса начнём выпускать по одному». Подонок, зачем так громко-то? Алинка же специально тебя шёпотом спросила. Вон, покраснела даже, бедная. Зачем всем-то знать, что у неё клапан давит? И, блин, ещё полчаса... Я-то вообще зря на минералку налегала. Даже не замечала, мысли были другим заняты, на автопилоте бутылочку осушила. Теперь до ужаса знакомые ощущения внизу. Хорошо хоть сижу, можно мою девочку к стулу поплотнее прижать. Да и другие наши барышни тоже, похоже, не против ещё разок сбегать — судя по тому, как они вздохнули, услышав эту огорчительную информацию.
Долго время идёт. Девки всё чаще вздыхают. Алинку не вижу, она дальше сидит. Мне ещё не страшно, могу посидеть, хотя коленками уже двигаю. Капроночки шуршат... Но не сильно психую — алгебру знаю, решения идут, всё нормально. А другие-то девчонки в основном от волнения в тубзик хотят, наверное. Как раз то самое, анекдотическое: «Щас обоссусь от страха». 
Всё, подошло время. «Ну, кто в туалет хочет? Можно идти» - препод наш любимый как-то расположен к этой теме — шуткует всё. Сразу три девчонки вскакивают. Но Оксанка с первого ряда первая добралась. Наглая сука она у нас, ничего не боится. Вот первая и пошла, гордо покачивая бёдрами. Остальные девчушки вокруг стола собрались. «А вы, милые, подождите: она вернётся и вы пойдёте». Девки явно не обрадовались. Особенно Алинка. Дождалась, пока остальные страдалицы на места уйдут, наклоняется к нашему старикану и опять ему что-то на ушко шепчет. Всего одну фразу, но он расплывается в ехидной мерзкой улыбочке (мужики, ну какого хрена вы такие?) и мотает головой — мол, нет. И глаза у него... Чёрт, опять этот блеск! Ну, сука! Щас точно всех мучить начнёт. У меня внизу живота спазм. Сжимаю ноги — всё нормально, трусики сухие, Полина не писается, это нервы. И как я сейчас буду отпрашиваться у этого козла? Была бы помоложе — вообще бы промолчала и под парту надула. А тут — всё-таки выпускница, надо как-то пересилить себя.
А что там бедная Алина шепчет? Прислушиваюсь. Нет, ничего нового. «Сильно хочу, пожалуйста». Бедная, бедная. Ведь чем сильнее и жалостливее она его упрашивает, тем дольше он захочет любоваться на её терпение. А она долго не протерпит. Хорошо хоть одета в чёрные облегающие брючки, на них, может, не видно будет следов «дождика». Но как рыдать будет, она ж у нас та ещё рёва...
Всё, Оксанка вернулась. «Наташа, будьте добры, идите». Вот сука! Алина всё ещё у стола топчется, а он другую вызвал. Алина совсем скукожилась, сейчас разрыдается. «А ты ещё потерпи, скоро пойдёшь». Ну, прямо папочка любящий!
Хотя Наташке тоже уже сильно надо. Вон как побежала. Неудивительно, она же в светлых джинсах, если сикнёт, всё видно будет. Так что пусть летит пулей.
Я в порядке, если вам интересно. Хотя, если сейчас расслабиться и ножки слегка развести, в трусиках точно потеплеет, лужица под попой набежит... Нет, нафиг такие мысли. Сегодня я точно не обдуюсь, нефиг этим уродам оргазмы устраивать. Хотя и без меня повод найдётся. Вон Алинка уже почти в слезах, стоит согнувшись, ладошкой за попочку держится. Не дай бог ещё по-большому приспичило. Уж я-то знаю, каково это...
Наташка вернулась. Сухая и счастливая. «Ну идите уже, идите» - это старый хрыч Алинку напутствует. Она рванула без лишних слов — походкой беременной утки. Совсем плохо ей. 
Дальше в очереди возле стола расположилась моя подружка Алёна. Ей тоже надо. Она, если помните, как и я, прекрасно знает сомнительное чувство облегчения, когда струя по ногам через бельё... Думаю, самое время и мне прогуляться. Встаю (ох, как сразу тяжелее стало!), подхожу к столу, сдаю работу и встаю рядом с Алёнкой. «Ты как?» - «Нормально». - «И я». И стоим молчим, ждём, когда Алинка вернётся. Хотя ни мне, ни ей уже не нормально. Алёна сжалась, ноги под платьицем свела, терпит. Я бы с удовольствием юбку задрала и за интимное место хватилось, но нельзя.
За нами Элька пристроилась. Элька почти такая же, как Алина — худющая, джинсы на ней не в обтяжку, груди и попы нет совсем. Но красотка и староста класса. Хотя сейчас она на начальство не сильно похожа: глаза тревожные, руки дрожат, ноги перекрестила. Ну за какие радости этому старому козлу такой день счастливый? Куча девчонок вокруг него, все хотят «пи-пи», но никто из них не хочет прямо здесь и через трусики, вот они и маются. А ему удовольствие — без его ценного разрешения никто писать не убежит.
Волнуемся: Алина ушла и пропала. Уже почти 15 минут её нет. Что могло случиться? Гоню от себя плохие мокрые мысли. Могла бы и поторопиться — от её возвращения зависит, сходим ли мы аккуратно в туалет и сохраним за собой статус гордых леди или же все сделаем под собой аккуратненькие лужицы и будем чувствовать себя очень неловко и дискомфортно (а вы попробуйте, господа извращенцы, трусы обоссать и посидеть в них хотя бы минут десять).
Время идёт. Давление растёт. Становится реально страшно. Я уж и сама, как Эля, скрестила свои шикарные бёдра и незаметно пританцовываю. Да и нашим подругам по несчастью на местах не очень весело: ёрзают, кряхтят и глаза такие умоляющие, что жуть.
Всё самое хреновое всегда случается неожиданно. Эля тихонько ойкает и шумно втягивает воздух сквозь зубы, так: «ой, ссссс». Далее как в замедленной съёмке, чтобы вы могли как следует надрочиться от этой сцены. Я автоматически опускаю взгляд на Элькины штаны — там, по всей логике, что-то должно случиться. И да: чуть ниже молнии ткань темнеет — резко, как вспышка, появляется крохотное пятнышко, кажущееся чёрным на светло-голубой ткани. Оно становится больше, расширяется во все стороны. Чувствуется, что Эля не пытается как-то зажаться и вытерпеть — она впервые оказалась в такой ситуации, когда мочевой пузырь 17-летней красивой девушки больше ей не подчиняется, и не знает, что делать и что за ужас вообще происходит. Струя всё увеличивается, пятно растягивается вправо и влево и опускается ниже по штанинам. Тёмные дорожки пробежали коленки, растекшись и по ним, моча добралась до туфелек, наполнила их и пошла дальше — растекаться весёлой лужицей по линолеуму. Элька застыла в той же позе, в какой терпела: ноги скрещены, только джинсы больше не светлые — кто бы мог подумать, что такая маленькая девушка способна написать так сильно, что на штанишках почти не останется сухого места? И процесс продолжается: весь класс замер и десятки округлившихся глаз, включая урода-учителя, смотрят на это чудо, в тишине слышно лишь затихающее «пшшссссс» - это Элина сильная струйка ударяется об её трусики и растекается по ним в стороны. Интересно, какого цвета у неё трусики... Блин, что за лесбийские мысли у меня? Просто я отлично знаю это ощущение, когда горячая моча пробивает себе дорогу через плавочки и брючки, ищет, где бы вытечь, стекает по ляжкам... Но я впервые вижу со стороны, как это происходит с другой девушкой. Лицо Эли... Я знаю все эти эмоции. Это ужасно. Как дальше с этим жить?..
Наконец всё заканчивается. Эля стоит не двигаясь, лицо красное, с джинсов всё ещё капает, лужа дотекла до учительского стола. «Ээээ... Ну извини». Это всё, что смог выдавить из себя наш дорогой учитель. Возможно, кончил. Я бы тоже кончила, если бы меня заводили чужие унижения. Эля молча поворачивается к нам блестящей сырой попкой и бредёт на своё место. Интересно, а как струйки на попе растекались? Нет, это у меня опять бред... В тишине класса слышно, как пузырится моча в её туфельках, как шуршат сырые штаны. Эля садится на место, закрывает лицо руками и беззвучно плачет.
Господи, а с нами-то что будет? Где Алина, что с ней? Мы уже не можем, честно! «Полина, иди... И постарайся ту девочку найти, которая раньше уходила». Препод напряжён. Ещё бы! Просто издеваться на школьницами ещё можно, но когда издевательство достигло результата в виде обделанных трусов, это уже перебор. И он это понимает. 
Я пожимаю плечами, кидаю ободряющий взгляд Алёнке («Держись!») и выхожу в коридор.
За пределами класса тихо, как в морге. Только шур-шур-шур из разных классов, где экзамен идёт параллельно с нами. Знаю, что в туалете на нашем этаже собралась команда «подсказчиков» и «консультантов», поэтому иду на третий этаж. Там точно посвободнее. Ну, не хочу я стягивать колготки при всех, не хочу. Но и зажурчать в них, как Эля, не хочу тоже.
Из-за приоткрытой двери туалета слышны тихие всхлипывания. Блин, всё же кто-то есть. Но захожу, не в мужской же идти. У окна стоит Алина с заплаканными красивыми большими глазами. На полу перед нашими традиционными дырками в полу что-то разбрызгано. Всё понятно.
«Не успела?». Алина молча кивает. «Штаны мокрые?» - «Да...». Я тем временем забираюсь на «насест» и быстро стягиваю трусы с колготками. И вот оно — счастье. Мощная струя свистит и ударяется об фаянс сантехники. Совсем другой звук — когда девушка писается в штаны, шипение струи гораздо тише и интимнее. Да, мне становится гораздо лучше. Ну, ладно, буду честной: пока бежала сюда по лестнице, разочек стрельнула, теперь на моих оранжевых трусишках солидное сырое пятно. Ничего, потерплю как-нибудь, бывали у меня шмотки и посырее...
Пока писаю, замечаю в корзине для бумажек, тампонов и прочих наших женских штучек ярко-розовые трусики. Маленькие, явно Алинкины. Причём, кажется, не только мокренькие... Да-да, именно так. И бумажек, хм... грязных рядом много валяется. Понятно, почему девчонка так расстроена.
Оделась и подошла к ней, обняла. «Как ты так?». Она рассказала. В туалет на нашем этаже сразу не пошла по тем же причинам, что и я. Скакала по лестнице и держала рукой сразу два очага излияния — и спереди, и сзади. До туалета добежала без происшествий, а когда остановилась и начала судорожно расстёгивать ремешок на своих чёрных в облипочку брючках, всё самое страшное для любой девушки случилось. Не надо рассказывать все подробности, да? Короче, когда она справилась с ремнём и пуговками, штанины были уже щедро обрызганы, а сзади брючки слегка растянулись. И, стянув наконец штанишки, Алина расплакалась и присела прямо в испорченных трусиках, продолжая писаться и какаться в них. Потом сняла их и выбросила, потом пыталась вытереться, в конце концов натянула обратно сырые штаны и так вот и стояла у окна, пока я не пришла.
«Как я вернусь теперь, от меня воняет и брюки мокрыеее...», - она ревела совсем как маленькая, а я её успокаивала, говорила, что всё хорошо, что бывает хуже, рассказала, что Эля вообще при всём классе в штаны описалась...
Шоу должно продолжаться, как спел когда-то давно очень хороший дяденька. Дверь туалета распахнулась и к нам ворвалась Алёна. На её красивом личике был примерно тот же кошмар, что и у Эли. Она двигалась странными подскоками, как боевая лошадь, и понятно почему: из-под её летнего сарафанчика уже били струи. Она забавно перебирала ногами, хотя терпеть ей было уже бесполезно: трусы насквозь, капронки забрызганы. Алёнка поняла это, задрала подол и присела над «очком» прямо так, ничего не снимая. Нам открылись чёрные стринги, вполне очевидно просвечивающие через насквозь сырой капрон. С сексуальной попки Алёны срывались целые потоки. При этом она не плакала, а даже улыбалась, поглядывая на нас. Ещё не закончив ссать, спросила: «А вы тут чего?». Я подумала, что это самый идиотский вопрос, какой только может задать в женском туалете двум подругам писающая в трусы девчонка. Но честно ответила: «Я в порядке, а вот Алина обкакалась». - «Фу, гадость», отреагировала коварная обоссанка. Встала, подумала и принялась стягивать с бёдер мокрые свидетельства своего позора. «Хорошо, что она в платье, - подумала я. - А Элька как домой пойдёт?». 
Мы, три нетерпеливых девчонки, обнялись и пошли обратно — дописывать чёртову алгебру. И дописали. И даже успешно, представьте себе. 
Хотите знать, чем закончился этот гребаный экзамен? Да очень просто. Никто из пацанов как назло не обоссался (хотя нам очень хотелось). Но девочки наши всё-таки успели ещё оконфузиться. Диана, сексуальная прелесть с крупными формами, просто сделала лужу под парту и очень переживала из-за этого. Но с Ксюшей, почти такой же маленькой прелестницей, как Алина, случилась история поинтереснее. Ей удалось вырваться в туалет из-под надзора нашего чудо-препода, она побежала и в коридоре совершенно случайно нарвалась на директора школы, женщину лет 60-ти с традиционной педагогической причёской и аналогичным характером. «Так, стоять, почему бегаем, экзамен идёт!» грозно прорычала директорша. Ксюша испугалась, застыла на месте и тут случилось предсказуемое. «Видели бы вы её рожу», - угорала Ксюха, когда шла с нами домой после экзамена, сверкая растекшимся по синим джинсам мокрым пятном и ничуть этого не стесняясь. Зато стеснялась Эля и безуспешно пыталась прикрыться сумкой. Алина постоянно щупала свои брючки сзади и обнюхивала пальцы. Алёнка многозначительно намекала, какой сегодня свежий ветер под платьем, и хихикала. Находиться в этой компании обделавших трусики девчонок было круто. В конце концов, думала я, это случается со всеми, а не только со мной. Так что не надо стесняться...
***
Но я всё равно продолжаю стесняться. Вы ни за что не увидите меня ссущей посреди улицы с наглой ухмылкой. Ссущей через трусы и заплаканной — это может быть, такое до сих пор иногда случается. Дело-то интимное, не для всех. 
***
В общем, извращенцы! Я всё это рассказала вам не для того, чтобы вы задрочили всё вокруг от описания того, как я и мои подруги гадили в свои красивые трусики и штанишки. Поймите, не надо нас мучить. Мы девушки, нам нужно внимание, забота — и уважение. Любите и уважайте нас, носите на руках, дарите цветочки. Не прижимайте к стене возле туалета, когда мы сильно хотим туда — это больно и обидно. Лучше обнимайте и целуйте. И тогда, может быть, в тот момент, когда вы гладите наши красивые попки, под вашими руками начнёт растекаться то самое тёплое и влажное пятнышко, которое вы так хотите пощупать. Для по-настоящему любящих нас мужчин мы иногда готовы даже на это...

[Гость Сергей]

Слишком хорошо, чтобы быть правдой... А жаль... Такой девушки мне как раз и не хватает...

 

 Мне 24, зовут Полина.

 

[Alfer86]

Это точно - всем не хватает . Но, увы, это лишь напряженная работа мозга и немного фантазии .